— Дэйв… — голос ее звучал нерешительно.
— Что?
— Вам придется мне… подсказывать. У меня мало опыта в такого рода вещах.
Слегка разочарованный, я внимательно на нее посмотрел. Не хочу сказать, будто я без оглядки поверил ее рассказам. Конечно, нет. Совершенно очевидно, что моя дама замышляла нечто хитроумное, не важно, включало это постель или нет. И у меня не могло быть никаких законных оснований для жалоб. В этом деле мы все были ужасно хитроумны. Но мне не нравится, когда меня принимают за простофилю, способного проглотить все что угодно. Эта поза «ах-я-еще-так-невинна» для ее-то лет и с ее анкетой сводила нашу игру на чересчур примитивный уровень.
К своему удивлению, я заметил, что, несмотря на приличный семейный стаж и наличие почти взрослой дочери (не говоря уже о других подробностях ее биографии), у моей Дженни и в самом деле, был какой-то невинный вид. Это меня беспокоило. Она все время выпадала из образа, созданного имеющимися против нее уликами, — в частности, маленьким сосудом из-под специй, хранящимся в трейлере.
— Я хочу сказать, — заявила она, — что мне еще не доводилось никого соблазнять, и вам придется показать, как это делается.
Что ж, это был сравнительно новый вариант древней, как мир, ситуации и, пожалуй, интереснее, чем более обычный: «скорей-приди-ко-мне-в-объятья». Я открыл дверь, включил свет, потом сказал:
— Мне вспоминается, будто я слышал ваше имя в одной фразе с именем мужчины. Рейтер, кажется. Гнусная клевета, конечно?
Она подумала над моей шуткой, заколебалась, но вошла в комнату, не произнося ни слова. Я шагнул следом за ней и закрыл дверь. Дойдя до середины номера, Женевьева повернулась и посмотрела на меня.
— Дэйв, я не утверждаю, будто я девственница.
— И?
— И я замужем. У меня есть ребенок, и, может быть, я спала с человеком, который не был моим мужем. С человеком, полным внимания, обаятельным и очень-очень настойчивым. Может быть, я была настолько глупа, что сначала даже поверила, будто его настойчивость вызвана восхищением моей возвышенной душой и неотразимой внешностью, — Ее тон был сух. Помолчав, она продолжила: — И, может быть, однажды вечером, когда мы с мужем должны были идти в гости и я два часа готовилась к этому — и все только для того, чтобы, как всегда, в последнюю минуту получить звонок из лаборатории… Говард даже не затруднял себя лично, чаще всего звонил кто-нибудь из ассистентов. Может быть, на этот раз я взбесилась, позвонила Гансу и позволила ему угостить меня в шикарном ресторане и завлечь потом к себе домой.
Она замолчала. Потом подняла глаза, почти застенчиво, и сказала:
— Это все-таки, Дэйв, не то же самое, что хладнокровно переспать с совершенно чужим мне мужчиной, которому я ничуть не доверяю.
— Благодарю, — сказал я.
— Да, я вам не верю и не хочу притворяться, будто это не так. Например, я абсолютно уверена, что вы здесь сейчас не только ради женщины, которая вас умеренно интригует, но и потому, что видите в этом свой служебный долг, — хорошо, не будем спорить, — вашу обязанность перед боссом. Вам надо выяснить, что за всем этим скрывается.
Дженни испытующе посмотрела на меня. Я промолчал. Она вздохнула и продолжала:
— Впрочем, я и Гансу никогда особенно не верила, только не говорила ему об этом. Конечно, я делала вид, будто без ума от него, — так все выглядело пристойнее. И кроме того, как сказать внимательному и приятному человеку, а тогда я считала его таковым, что спишь с ним только потому, что тебя бесит твой собственный муж, а он случайно оказался под боком?
Я сказал:
— Многовато вы прошагали с этим внимательным и приятным человеком, если, как говорите, ему не доверяете. Не с этим ли связана ваша нужда в помощи?
— Может быть. Но давайте пока не будем об этом говорить. Я хочу сказать, тут нет никакой романтики. Мне ведь в данный момент полагается соблазнять вас своим обаянием, а не докучать личными заботами, — Она замолчала. Потом:
— Дэйв…
— Да?
— Будьте помягче, Дэйв. Подыграйте мне, пожалуйста, хоть немного. Вы нисколько не хотите помочь. Не будьте же так служебно официальны, разве вы не видите, что я сгораю от стыда? — Она вздохнула и, прежде чем я успел заговорить, быстро продолжила:
— Хорошо. Итак, я — в номере отеля наедине с мужчиной. Как должна развиваться моя роль в сцене совращения? Должна ли я просто снять одежду, нырнуть в постель и протянуть к вам обнаженные руки? Это как-то… слишком быстро. Может быть, сначала выпить?
— Не стоит ли сначала обсудить, — предложил я, — какого рода помощь вы хотите купить своим белоснежным телом?
Женевьева еще раз вздохнула и нетерпеливо сказала:
— Нет, с вами и в самом деле чертовски трудно. Даже не доверяя ни на грош вашим мотивам, я готова рискнуть, веря, что вы достаточно честны и кое в чем мне поможете после того, как… После того, как получите меня. Почему же и вы не можете рискнуть, поверив, что и я достаточно разумна и не стану просить больше, чем стоит одна… одна хорошая случка? Прожив более пятнадцати лет с человеком, для которого секс бесконечно скучнее науки, я, поверьте, не склонна переоценивать то, что могу предложить.
Я смотрел на нее с беспокойным ощущением: где-то за показным фасадом в ней чувствовался фундамент искренности и откровенности. Вопрос был — какого рода фундамент?
Я сказал:
— Вы, ирландочка, очень здорово все это выложили.
Она твердо встретила мой взгляд.
— Я стараюсь. Я не стану просить вас изменить родине, пренебречь служебным долгом или что-нибудь в таком духе. Я… я просто хочу, когда наступит решающий миг, чтобы кто-то был рядом. Кто-нибудь лично заинтересованный в том, чтобы со мной обошлись справедливо. Очень рада, что вы отказались от денег. Никогда бы не могла доверять человеку, которому заплатила.
— Вы вообще не очень-то разбираетесь в такого рода делах, а? — заметил я, — Почему вы думаете, будто человек, склонный заключить небольшую побочную сделку, останется ей верен, чем бы вы там его ни купили?
Женевьева покачала головой.
— Дэйв Клевенджер, вы не понимаете. Я не прошу вас ни продаться мне, ни отработать аванс впоследствии. Я только хочу, чтобы вы перестали смотреть на меня, как на ходячее досье опасной для разглашения информации, взятое на учет в вашем архиве. Взгляните на меня хотя бы раз, позабыв, что вам наговорили, и вы поймете, что я просто не могу быть той зловещей личностью, какой меня считаете вы и те два других работника секретной службы, да и Говард, Ганс и… и все остальные. Я не так коварна и не так хитроумна, как вы думаете. Мне кажется, в ваших секретных делах очень важно составить правильное представление о своих оппонентах, так вот смотрите, не ошибитесь в отношении меня, мистер Клевенджер.
Она была бесподобна. Я подумал о перчатке и сосуде, в котором должны были храниться специи для салата, но, увы, не хранились, и сказал:
— Не знаю, кто опаснее: женщина, признающаяся в своем коварстве, или полностью его отрицающая.
Дженни сделала протестующий жест.
— Черт побери, вы судите обо мне в рамках телевизионного клише: закоренелая шпионка, тип Б. Я — не клише. Я — женщина, и очень заурядная, между прочим. И если я вынуждена заплатить или переспать с вами, чтобы это доказать… Впрочем, займемся делом. Где у вас выпивка? Таков ведь первый шаг, да? Напоить мужчину, сделать его уязвимым…
— Верно, — согласился я. — Обычай таков. Сюда, пожалуйста.
Я открыл саквояж и выудил из него бутылку шотландского. Стаскивая с нее бумажный чехол, я вспомнил, как последний раз пил из этой бутылки, кто тогда был со мной, что между нами произошло и что с ней потом случилось. В результате, не знаю почему, но я почувствовал себя дешевым и неверным проходимцем.
— Не имел в виду принимать гостей, — заметил я, — иначе запасся бы льдом. Хотите, позвоню, чтобы принесли?
— Нет. Не хочу, чтобы прислуга отеля нарушала нашу компанию. Я могу пить виски теплым, если и вы не против.
Женевьева взяла протянутый ей стакан и оценивающе посмотрела на меня.
— А теперь вам бы лучше сесть в то кресло, я же усядусь в соблазнительной позе на его ручку, потом соскользну к вам на колени и прильну к груди — так, что все ваши органы сразу придут в возбуждение.
Я сказал:
— Идите к черту. Вы, моя милая, слишком велики, чтобы сидеть у кого-либо ла коленях. Если речь об этом, давайте лучше разбудим Пенни. По габаритам она — в самый раз, чего, правда, не скажешь о ее возрасте и опыте.
— Пенни могла бы вас удивить, — заметила Дженни со странными нотками в голосе. Когда я взглянул на нее, она рассмеялась и сказала:
— Я часто думаю, как много моя дочь знает о жизни из первых рук? Но наверное, это интересует всех родителей.
— Она милая девочка, — заметил я.
